Глава 2 из книги "Гусарские страсти" - "Первый день службы". Утром Никита едва не опоздал на службу. Ночь стояла душная, вечером долго ворочался, не мог уснуть. И под утро, конечно, проспал. Завтракать пришлось на бегу. Питались они с женой в гарнизонной столовке под громким названием "кафе" - ни кастрюль, ни тарелок у молодой семьи не было. Багаж еще путешествовал где-то по бескрайним просторам Средней Азии. В столовке завтрак уже завершился. Для опоздавших, кроме вчерашней котлеты "смерть желудку" да лапши - более ничего. Быстро проглотив это самое "более ничего", Ромашкин помчался в штаб для инструктажа и тотчас попал под горячую руку начальства. Начальство - хронически злобствующий Хомутецкий: - Лейтенант! Почему сапоги не чищены?! Никита взглянул на чуть запылившиеся во время пробежки сапоги: - Почему не чищены? - повторил Ромашкин претензию комполка с искренним недоумением. - Ма-алчать! Не чищены! Я сказал!.. На первый раз объявляю замечание!.. Вы сегодня в патруль заступили? - Так точно! - Слушайте мой приказ! Разыскать майора Иванникова и доставить ко мне! Будет вырываться - скрутите. Разрешаю. - А кто это? - осторожно поинтересовался Ромашкин. - Ты не знаешь Иванникова?! - Никак нет! Я ведь только вчера прибыл в полк… - Гм. Твоя проблема! Не моя забота! Найдешь! Шагом марш выполнять приказ! В подчинение Ромашкин получил двух молодых младших сержантов. - Как ваши фамилии, бойцы? - Наседкин, - ответил боец с рваной губой. - Магометов, - высокомерно произнес второй боец, с сильным кавказским акцентом. - Кто такой Иванников, знаете? - А! - сообразил Наседкин. - Это зампотех девятой роты. Разжалованный майор. Его за пьянки из штаба полка турнули к нам в батальон. А чего? - Надо найти, боец. - Да-а… В лицо-то я его знаю, но где искать, понятия не имею. В городке столько всяких… закутков. - Будем искать! - в манере Никулина из "Бриллиантовой руки" резюмировал Никита. "Такого же, но с крыльями", блин! Ангел, блин, Иванников. Где тут могут обитать ангелы типа Иванникова? Ой, где только ни… Буквально за забором стоял первый одноэтажный барак, на который указал сержант как на объект розыска Иванникова. Эти домишки-бараки были разделены каждый на четыре квартиры. Ворота палисадника перед входом в ветхую квартиру-четвертинку сломаны, дверь висела на ржавой петле. Мусор устилал весь двор неравномерным слоем - где гуще, где пуще. Рой мух взлетел при появлении людей и гулко зажужжал в воздухе. Вспугнутые крысы шмыгнули по щелям, злобно разглядывая оттуда незваных пришельцев. М-да. Если так грязно во дворе, то каково же в доме? Входить в лачугу н-не хотелось. А надо… Никита с силой дернул за ручку двери - гнилая доска треснула, ручка оторвалась и осталась в руке. - Не так надо! - Наседкин обошел офицера сбоку, схватился за дверное полотно, приподнял и отодвинул в сторону, освобождая проход. - Нежней, нежней. В образовавшееся отверстие хлынул дневной свет. Навстречу свежему воздуху наружу устремилась смрадная вонь. - О-о-о! - задушено протянул Никита, стараясь не дышать. - Наседкин! Ступай, посмотри, нет ли тут твоего… Иванникова. - Да почему ж он мой! - открестился сержант. - Какой он мне знакомец! Еще приятелем назовите! Или собутыльником! Однако приказы не обсуждаются, но выполняются. Наседкин нырнул внутрь - вынырнул через полминуты: - Пусто! Ни души! - гундосо доложился, прижав нос щепотью. - Ну, там и помойка! Тошниловка! - Все осмотрел? - А чего там смотреть? Пустые стены! Через дорогу стоял следующий такой же "гадючник", без стекол в оконных рамах и даже без дверей. Тоже пусто. В третьем "гадючнике" у входа обнаружились свежие следы чьего-то недавнего присутствия: огрызки, объедки, грязные стаканы. У калитки - огромная куча: бутылки, очистки, мятая бумага, тряпье. Куча, явно приготовленная к вывозу на свалку. - Это наша рота наводила на прошлой неделе порядок, - просветил Наседкин. - Тут жил прапор один… фамилию вот забыл… Друган Иванникова. Прапора выселили, никто тут пока не живет. - Проверим, - брезгливо морщась, Никита вошел внутрь и в инстинктивном испуге отпрянул. Из сеней с воплем "Ма-ао!!!" метнулся наружу между сапог полосатый бродячий кот. - Брысь, сволочь блохастая! - топнул Никита каблуком. Патрульные гоготнули. В кухне до края кирпичной печки - нагромождение из банок, бутылок, замшелой посуды, кастрюль и сковородок. В спальне - аналогично: гора мусора из тряпья, газет, окурков и черепков. В темном углу - железная армейская кровать. И на ней… труп? Не иначе, труп. Живой бы здесь не выжил! Никита с холодком в груди легонько пнул накрытое рогожкой тело носком сапога. Оп! Жив, курилка! Тело хрипнуло, закашлялось до слюней, приподнялось и даже село на кровати. Отвратное тело, честно сказать! В трусах и майке, исхудавшее до синевы. А запах! Перегар плюс кисло-прелый пот. Борода. Не щетина, нет. Уже полноценная борода. "Давно сидим, отцы?" - Ты кто? - Никита чуть отвернулся, чтобы "аромат задов" от этого… существа прошел от него по касательной. - Иванников? Ты Иванников? Майор? - Пинчук я. Бывший прапорщик Пинчук. - Пень-чук? Чук и пень. Взять его, хлопцы! На гауптвахту! Там разберемся, что за пень! - распорядился Никита. - Не имеете права! Уволен с военной службы в прошлом годе! Не пойду на "губу". Я вольный казак! - слово "вольный" существо Пинчук выдохнуло аккурат в лицо Никиты. Не получлось увернуться, чтоб хотя бы по касательной. - Скот ты смердючий, а не вольный казак! - озлился Никита. - Да нет, скоты и те живут в лучших условиях. Сильно кавказский боец Магометов из-за спины Никиты высокомерно буркнул на своем-тарабарском что-то типа "говно". - Молчать, боец! - окоротил Никита. - Я говорю! Команды "голос" не было!.. Кем работаешь, Пинчук? Где? - Никем и нигде? Я свободный человек, скиталец. Странник. - Ну да?! И что ты, скиталец, делаешь в закрытом гарнизоне?! Если уволен с военной службы, а?! Больше негде скитаться?! - А негде, негде! Туточки меня хоть милиция не заметет. Мне туточки хорошо. Все-таки до чего ж широкое понятие - "хорошо"! - Семья твоя где, зассанец? Есть семья? Жена? - Какая семья, ты чо?! Один я… Жена была. Ушла. Три года уже как. И детей увезла. В Расею… А мне в Расее делать нечего. Здесь мой дом. Двадцать пять лет отслужил, оттрубил в Педжене, тут и схоронят! Нету семьи! Никого нету! Действительно, какая семья?! Какая жена?! Распоследняя бродяжка-синюха рядом и вместе с таким не ляжет - даже из пьяной жалости. Мочой от него - как из привокзального сортира! - Хоть бы матрас подстелил поверх пружин! - чтобы что-то сказать, проворчал Никита. На стальной кроватной сетке валялась старая рваная шинель. - Был матрас! Сперли, сволочи! Неделю назад. Найду, кто - нюх начищу! Во-во. Нюх. Начистит он! - Кому твой матрас нужен! Вонючка! - Ты, это, лейтенант… слова выбирай! А то щас и тебе нюх начищу! Думаешь, я тут один такой? Нас много шхерится по городку. Ехать мужикам некуда, не на что и незачем. Живем мало-помалу, хлеб жуем. - Живем? Это ты называешь жизнью? - Послужи тут лет пятнадцать, и посмотрим, каким станешь. Могет, тож опустишься,- существо потеряло интерес, снова улеглось на кровать и зарылось в тряпье. Никита махнул на существо рукой. Вот не было у него хлопот - доставлять гражданского, если на слово ему поверить, на "губу". Да и Пинчуком назвалось существо, не Иванниковым. А лейтенант Ромашкин получил приказ насчет майора Иванникова, никак не насчет прапорщика Пинчука. Ну его! Пошли отсюда! Прошли… Обошли еще с дюжину подобных вместилищ той или иной степени загаженности. Обнаружили еще с полдюжины субъектов той или иной степени деградации. М-да, такие могли и на пинчуковский матрас покуситься, могли. Переходящий матрас имени Советской Армии, теплыми изблевавшей чад своих из уст своих! Майор Иванников среди "чад" так и не нашелся. Всё, бойцы, отбой. Свободны. Перекур и на обед. Если кусок в горло полезет после насыщения эдаким амбре. Фу, аж подташнивает! - Товарищ подполковник! - доложился Никита. - Иванникова… не нашли! Вот блин, жди очередного разноса! - Плохо! - констатировал Хомутецкий. И конкретизировал: - Плохо начинаешь службу, лейтенант! Элементарное поручение и… Плохо, очень плохо! Шагом марш! - Куда? - Отсюда! Вот блин, элементарное поручение! Сам бы попробовал, командир! - Да, лейтенант! - в спину дослал Хомутецкий. - Иванникова больше не ищи. Он сам явился. Через пять минут как ты ушел. Вот блин!!! Ну, куда это годится?! Никуда это не годится! И что, вот тут и так - годы и годы?! Прощай молодость, и карьера. Судьба-злодейка, за что ты лейтенанта Ромашкина?! Ну, не люблю я тебя, лейтенант, не люблю! - злорадно и ехидно ответила судьба. Жена уехала от него через несколько дней. Поначалу (то бишь эти самые несколько дней) пыталась перетерпеть тяготы неустроенного быта, часами сидела, глядя в окошко, думу думала. Наконец, собрала вещи, объявила, что ей нужно ехать прерывать беременность, а там и сессия не за горами. Разлука укрепляет любовь! Сам выбрал этот округ. А она домой хочет, к маме! Большой привет! Не скучай… Никита поначалу даже где-то обрадовался. Сам же начинал тяготиться - развестись, что ли? Теперь всё разрешилось как бы само собой. У нас нет намерений, мы следуем за обстоятельствами. Однако обстоятельства - не сахар. Он уходил с утра в казарму и возвращался домой только спать. Иногда и не возвращался, ночевал в роте. А что делать в пустой квартире? Да и не пустой вообще-то! Зампотыл Зверев подложил свинью. В квартире, где Ромашкину выделена комната, оказывается, проживало еще и семейство уволенного капитана. Уволенный капитан Карпенко все сдавал и сдавал должность, но его не рассчитывали и не рассчитывали. Потому что капитан Карпенко все ротное имущество частично разбазарил, частично пропил. Теперь покрывал недостачу по ночам: что-то где-то добывал, а утром сдавал по накладным на склад. Семейка в количестве четырех человек голодала. Дети днем питались в школьной столовой, а вечером смотрели несчастными глазами на родителей, шарили по кастрюлям, стучали ложками, гремели тарелками. Никита вскоре после отъезда жены получил контейнер с вещами от родителей: холодильник, стиральную машину, старенький телевизор, кресло и несколько заколоченных ящиков, в которых обнаружились картошка, лук, грибы, соленые огурчики в банках, варенье, тушенка, крупы. Отлично! Хоть изредка можно будет самому покухарничать, а не в столовке язву желудка наживать. Ночи уже стояли на удивление промозглые и прохладные. Днем - пекло, а ночью - холодрыга. Его пятый этаж продувался через щели рассохшихся оконных рам и дверей. И вот открытие: батареи отопления имели место быть, висели на стенах, но парового отопления, как такового, по проекту вообще не предусматривалось. Туркестан ведь! Жара! И гарнизонная котельная отапливала казармы, а для пятиэтажек в городке подразумевалась только горячая вода. На самом деле и холодная вода, выше второго этажа почти не поднималась - не хватало напора старенькой водокачки. Горячей воды не было вовсе. Из-за вечной мерзлоты лишь две из трех комнат в квартире были обитаемы. В одной - Ромашкин и тараканы. В другой - семейство Карпенко и, наверное, тоже тараканы. Изредка к Никите приходил полосатый котяра. Не тот ли, что пуганул его на пороге "гадючника"? Вроде тот. Похож. Котяра с энтузиазмом охотился на тараканов, за что Никита простил ему вероломно сожранные сосиски. Запирал на ночь в комнате вместе с собой: охоться на здоровье, полосатик! Уж лучше мягкие "топы-топы" в темноте, чем насекомное шуршание. Пришедшие багажом шмотки стояли в третьей, дальней комнате. Что-то распаковал, до чего-то руки не доходили. У него не доходили, а у кого-то дошли. Обнаружил, что один из ящиков вскрыт: крышка оторвана, но аккуратно приставлена обратно. Заглянул внутрь - пусто. А вроде должна быть картоха. Никак соседи подсуетились. Ругаться с ними? Дети голодные… - Сосед! Сосе-ед! - позвали с кухни. - Ромашкин! Никита! Ну, он сосед, он Ромашкин, он Никита. Чего надо-то? Мало того, что обнесли, так еще и зовут! Весело им! - Лейтенант! Иди к нам! Присоединяйся! А то совсем отощал, покуда укреплением воинской дисциплины занимался! Зовут - надо идти. А надо? Так ведь… зовут. На кухне в центре стола стояла бутылка водки. Еще тарелки с закусками и большущий казан картошечки с тушенкой. - Сан Саныч! Откуда такое богатство? - не без деликатной фальши удивился Никита. - Чудак ты! - не моргнул глазом бывший капитан. - Это ж все твое! Кроме водки, заметь, кроме водки! Думаем, так и так гибнет добро. Решили, чем можем, поможем! Ну? Пьем и закусываем?! Держи огурчик! И помидорчик! И капустку! Грибки, картошечку! Рюмочку, а? Или стаканчик? - За что выпьем? - поднял рюмку Ромашкин. - А выпьем мы, дорогой сосед, за скорейшее возвращение на Родину. Чтоб этому Туркестану ни дна, ни покрышки! Пропади он пропадом, треклятый! - Грустно. Ладно, за возвращение так за возвращение… - Глыть! - А второй тост я предлагаю за нас. За дружбу и взаимовыручку между соседями. За сосуществование. - Вот это дело! И пусть наше сосуществование будет недолгим! Не более месяца! - пожелал самому себе Карпенко. - Нет, ты пойми меня правильно, я не про тебя! Просто надоело, понимаешь, бедовать тут! Не живем, а существуем! Сосуще… ствуем. Нет, ты прикинь, почти полгода как из армии турнули, а уехать на ридну Украйну никак! - Вот именно, что турнули! Чудо-юдо ты мое! - с горечью сказала соседка. - Ни зарплаты, ни документов на отъезд. Когда же конец мытарствам! - Скоро, радость моя, скоро! - капитан махом опустошил стакан. - Ух-х! Ненавижу я эту армию, эти пески, эту пыль! Черт бы побрал комиссаров и командиров, туркменов и узбеков, танки и самоходки, пушки и пулеметы! Ух-х, жисть!.. Заспеваемо, лейтёха?.. И в дорогу далэ-э-эку ты мэни на зори провожала... - … и рушник вышиванный на счастье дала! - подтянул Никита. Грустно всё… - Чэ-э-эрвону руту, - пригорюнилась супруга Карпенко, ни слуха, ни голоса, но разве важно? - нэ шукай вэчэрамы… - Это не оттуда, жинка! - Тай, какая разныця! - А и верно! - И водка тут - дерьмо! - ляпнул Никита. Спохватился: - Нет, я не в смысле эта ваша, а вообще! В смысле, местная! - Дерьмо, дерьмо… - закивал Карпенко. - Ну что? Еще по одной? У меня там еще две… *** Поутру башка трещала, как арбуз, проверяемый на прочность крепкими руками. Дерьмо водка, да. Никита побрел к офицерской столовой завтракать. Не хочется, но надо. Здоровье в аптеке не купишь, а продать его можно по дешевке на любом углу. Или вообще за так отдать. Надо что-то в себя забросить, надо. Он бы удовольствовался остатками вчерашнего пиршества, но… никаких остатков на кухне. Всё подмели, голодушники… Впрок наелись, Карпенки? Ну да не суди, и не судим будешь. Он подсел за столик к взводному Шмеру, почти уже приятелю: - Мишка! Вот как тебе тут служится? Не томишься? - задал риторический вопрос, ковыряя вилкой яичницу. - Почему все мучаются и ненавидят этот гарнизон? Казалось бы, тепло, фрукты-овощи. Не Крайний Север или Забайкалье! А народ так отсюда рвется - куда глаза глядят! - А тоскливо тут! Чужая страна, ноль цивилизации. Вот я - попал в Педжен два года назад, живу бирюком, ни бабы, ни угла. Торчу в этой занюханой общаге один одинешенек, чтоб ей сгореть! Тьфу-тьфу-тьфу!!! Не дай бог, конечно, а то в казарме поселят. А где тут жену найдешь? Туркменку? За нее калым нужен. Выкупить невесту - зарплаты за пять лет не хватит. В России или в Бульбении я б давно девку нашел, и не одну! Но сюда-то кто добровольно поедет? Не дуры все-таки. То есть дуры, конечно, но насчет сюда - не дуры. Скажешь, нет? Вот и от тебя женка сбежала… - Она… на время. - Ага. "Время - вещь необычайно длинная…" - продемонстрировал Шмер знакомство с Маяковским. Так что, старичок, остается одно: онанизм до мозолей на руках. - Ну, ты сказа-ал! - А что такого? Что еще остается?.. Эх, старичок… Знаешь такое понятие - "незаменяемый район"? Есть в Туркво "заменяемые районы" - в обязательном порядке где через пять, а где и через десять лет, но замена будет! Все зависит от дикости и трудности службы. А наш Педжен - "незаменяемый район". У нас не высокогорье, и не совсем пустыня, глушь, конечно, но вполне пригодная для службы. Ну, комары "пиндинка", от которых по телу - трофические язвы, это мелочи… как комарик укусит… Ай, дадно! Ты доел? Допил? Пошли? Хочешь, в гости? - К кому? - Да ко мне ж! К кому еще! Они доели завтрак, они допили чаю. Они пошли. В общагу, к Шмеру в гости. До построения - целый час, а в казарму если войдешь, так до отбоя не выберешься. По дороге Мишка говорил, говорил и говорил, безумолчно, не останавливаясь. Словно прорвало: - Сам скоро почувствуешь на своей шкуре, до чего тут хреново. Вот задует ветер, "афганец", - неделю, а то и две пылью метет в городке. Ни зги не видно, и дышишь воздухом пополам с песком. Электрические провода обрывает - и без воды и света. - Что ж, будем мало пить и мало писать, - усмехнулся Никита. - Какие еще предстоят трудности? - Жратвы в магазинах нет, только консервы. На весь гарнизон один магазинчик, "военторг" с пустыми полками. Привоз продуктов раз в неделю. Тетки занимают очередь на себя и подруг с часу ночи, а открытие в девять. Стоят до утра, сменяя друг друга, делят ночь поровну. У молодых девчат еще есть оптимизм, а кто постарше - уже в безнадёге. Вообще тут, на Востоке, бабоньки быстро стареют. Жара, солнце, не знаю… Пока молодые-симпотные, заводят любовников побогаче - из местных аборигенов. Называется "друг семьи". Этот "друг" подпаивает мужа, кормит семью, а супругу регулярно имеет. Муж, капитан или майор, напьется, слюни распустит и спит на лавочке в палисаднике. А этот, скот черный, развлекается. - Не любишь местных? - А за что их?! Грязные сволочи! Воняют, коз-злы! Наглые, злобные, нападают в городе на офицеров толпой и избивают! Запомни лейтенант: после захода солнца из городка в Педжен ни ногой! Ограбят или искалечат. В прошлом году молоденького прапора забили до смерти. В арыке тело нашли - не тело, а кровавое месиво!.. Они ж не соображают, что творят, обкуренные поголовно!.. Так что, старичок, тебе предстоит веселенькая служба. Шмер снял со стены в своей комнате гитару, перебрал струны… Не гавайская, да и сам не виртуоз. И черт с ним! Сгодится!.. Зафальшивил и гитарой и фальцетом: - Если не попал в Московский округ, Собирай походный чемодан, Обними папашу, поцелуй мамашу И бери билет на Туркестан! Лет через пятнадцать Едешь ты обратно, А в руках все тот же "мочедан", И с погон мамаше грустно улыбнется Новенькое званье - "капитан"! - И верно ангельский, должно быть, голосок… - пробубнил Никита с намереньем мягко пошутить дедушкой Крыловым. Но, судя про реакции Шмера, шутка не к месту. Задела за живое. - Голосок?! Ну, и пожалуйста! Всё! Поговорили, попели! Шуруй в казарму! Проваливай! Поднимай зад и выметайся! - А ты? - Ну, и я… *** - Стоп! - стопанул "душегуб" Большеногин. - Прервемся на минуточку! Технологический перерыв! Тост! Выпьем за наш славный мотострелковый полк! - А при чем тут? - Как?!! Ты не хочешь выпить за наш славный мотострелковый полк?! - Нет, почему бы не… - То-то! Кто еще не хочет выпить за наш славный мотострелковый полк?! Никто. В смысле, дураков нет. В смысле, все хотят. Встали, "вздрогнули" - за наш славный мотострелковый полк - Ври дальше, Ромашкин! - Я вру?! Я вру?! - Ну, извини. Ну, фигура речи, ну. Говори. Правду, одну только правду и ничего, кроме правды! † Наверх †

Книга "Гусарские страсти".